Взгляды. Нежные поглаживания, там, у тихой лавочки, где осенние листья выложили разноцветный мягкий ковер у их ног. Непонятное бормотание, когда ее не было рядом, и постоянная тоска и необъяснимая грусть. Грусть по прошлому и по будущему, грусть по себе и по всему миру. Необъяснимое вселенское молчание, жужжащее в ушах пчелиным роем, когда казалось голова разорвется на несколько частей и наступит конец. Такой был он — Веня. Когда-то спортивный вид слегка потрепался, но голубые, как небо, глаза, казалось, до сих пор не потеряли ни капли цвета. Твердый шаг за тысячу шагов выдавал смелость и решительность, но опущенный взгляд выдавал отчаяние…. Отчаяние раненного льва, отчаяние летчика с оторванными взрывом крыльями, отчаяние матери стоящей у могилы сына.

В их многочисленной компании все мечтали о ней. Она была молода и красива. Слишком молода, чтобы быть шикарной и слишком красива, чтобы быть молодой. Но все это не имело для Вени ровно никакого значения — он любил ее. Он боготворил ее, возносил вверх: туда, где все, как он думал, заканчивается, туда, где огромные облака медленно плыли, похожие на большие разваренные сосиски, туда, где в ночном небе он всегда находил две звезды, похожие на ее глаза.

Многочисленные стычки с «друзьями» из-за Викки (ее звали Викки) оставили шрамы на его лохматой груди. И после драки она всегда подходила к нему и всегда нежно и долго жалела его, пока он не засыпал, еще тихо подрагивая от не проходящего возбуждения, а иногда и сама тихо засыпала, положив свою голову ему на грудь. Но она не была его. Она была свободна, она была одинокой розой на маковом поле, шикарной елью в березовой роще, и ключи к ее сердцу были только у нее, их нельзя было найти, только она сама могла выдать их. Но она хранила молчание и неприступность. Иногда она доводила этой неприступностью Веню до отчаяния, но он успокаивал себя тем, что и другие кандидаты тоже уходят ни с чем.

Утро. Раннее осеннее утро. Небольшой морозчик оставил иней на остатках пожухлой травы. Веня вышагивал уже десятый круг по детской площадке, глядя в чистое морозное небо и улыбаясь. Его взгляд был направлен куда-то вверх, но если присмотреться пристальнее можно было понять, что он смотрит куда-то внутрь, внутрь себя, внутрь мира, внутрь жизни…. Он был счастлив. Вчера она поцеловала его, искренне, серьезно. Потом еще несколько минут они стояли и смотрели друг другу в глаза, молча, онемев. Потом она убежала, ни разу не обернувшись, и он долго смотрел ей вслед. Он был счастлив. Он был живой. Он просто был. Первый раз за многие годы он просто был.

День летел незаметно. Он шатался по двору, ходил прогуляться к лесу. Он думал о ней. Теперь уже не так осторожно, как раньше, теперь уже он думал о ней, как о своей, как о родной, как о части, которую нельзя оторвать или отрезать. Думал о ней, как о дырке от бублика, неотъемлемой части самого бублика, неотъемлемо части самого Вени.

Вечер опустился как-то неожиданно быстро и стало  совсем не по-осеннему тепло. Веня решил пройтись к их беседке. К их шумной беседке, где почти всегда была толпа, где стоял невыносимый шум, где он первый раз встретил ее.  Уже вдалеке он стал встречать знакомых, друзей, просто зевак. Они шли ему навстречу, опустив в землю глаза, задевая  его плечами. Некоторые пытались увлечь его за собой, некоторые мотали головами, что-то бурча себе под нос. Все, кто любил ее, все кто хотел ее любить, кто знал ее по рассказам или по шикарной гриве волос. Веня пробирался вперед, мысли перемешались, глаза начали наливаться слезами от неминуемой трагедии. У беседки было темно и там за дальней лавочкой он увидел ее. Она не смотрела на него, но даже сквозь непроглядную черноту ночи он смог различить счастье в ее опьяненных глазах. Маленький Ваилс любил ее. Этот проклятый Ваилс. Этот черный маленький песик с интеллигентными замашками сразу ему не понравился. Он как будто и не был бездомным, он как будто не ел отбросы вместе с ним из соседней кухни. Высокомерная хитрая сволочь!!! «Убить!» — первая мысль огнем прожгла его затуманенный рассудок. Лапы сжались, тело начало дрожать от прилившего адреналина, но он сдержался. Он просто стоял и смотрел, как им хорошо. Как ей, ЕГО Викки хорошо.

Время остановилось, в ушах звенело от всевозрастающего давления. Он не мог больше терпеть. Страшный вой разорвал тишину. Он кричал, он выкрикивал из глотки свою жизнь, выкрикивал любовь, выкрикивал ее, Викки. Все перемешалось. Испуганная Викки, дрожа съежившаяся под скамейкой, трусливый Ваилс, бегущий, выпучив глаза, как золотая рыбка, обернувшиеся в ужасе суки, люди проходящие мимо крадущимися походками, ветер, сумасшедший ветер….  Он выл, как воют только волки, выл до хрипоты, до безумия. Выл под внезапно начавшимся дождем, капли которого заливали его глаза и склеивали шерсть на морде, выл любя, выл от любви, выл за любовь….

— Дядя Семен!

-Да вижу я! Не ори! Такой был пес, и что это его так. Вроде ж и кормили. Вон эти, глянь, молокососы бегают, хоть бы хны, а этот…. Эх, Веня, Веня…. Давай отнесем к речке, закопаем что ли…. Да не реви ты, Санька! Никто не умирает напрасно.

Эта запись была опубликована 28.12.2009в 14:28. В рубриках: Dark side. Вы можете следить за ответами к этой записи через RSS 2.0. Вы можете оставить свой комментарий или трекбек со своего сайта.